При любой форме идеологической одержимости в человеке сохраняется неискаженная сфера души. Но эта здоровая основа подавлена, заглушена и ограждена внутренней идеологической цензурой, человек не способен осознать здоровые душевные импульсы. Тем не менее, незараженная душевная сила вплетается в понимание и действия идеологического субъекта, - отсюда знаменитое идеологическое двоедушие и двоемыслие,-сохранение некоторых моральных принципов, но только для "своих". В состоянии острой одержимости сфера душевного здоровья предельно сужается, вытесняется до потаенных глубин и может быть внешне не заметна. "Сталинский комсомолец", например, скрывал не только от окружающих, но и от себя свои душевные привязанности, идеологически запретные.
По мере ослабления идеологического напряжения расширяется здоровая душевная область, расщепление души и сознания принимает более явную форму. Последняя, так сказать, по мягкости, но в то же время коварно тонкая, форма идеологического помутнения - это цинизм, когда человек все или почти все понимает, презрительно относится к идеологическим догмам, но тем не менее выполняет идеологические задания и умудряется находить этому оправдание.
По мере того, как угасает одержимость страстями, питающими идеологическую систему, идеологические мифы из мобилизующих магических знаков вырождаются в прикрывающие иллюзии и голые фикции. В мифы склонны верить все зараженные идеологией. Иллюзии не отрицаются в принципе, но могут вызывать сомнения в наличии предмета, ими отображаемого. Фикции же - это утверждения, в которые никто не верит, но все делают вид, что верят. Иллюзии и фикции игнорируют роль условного этикета, церемониала, который служит либо формой выражения преданности, прикрывающей действительный индифферентизм - равнодушие, безразличие, либо единственно допустимым средством общения в попытках решать практические, а не идеологические проблемы. Идеологическая монолитность сознания расщепляется в двоемыслие.